С давних пор к своим дачам горожане привыкли ходить по заброшенному полю.
   – Зачем делать шестикилометровый крюк, если можно пройти напрямик, перебраться через дренажную канаву и, пожалуйста, забор дачного кооператива, – деловито рассуждали они. – Сила и время пригодятся на грядках.
   Правда, поначалу были проблемы с переправой, но кто-то пожертвовал от своего строительства три бревна, другой умелец прибил стойки, а поверху пустил рейку вроде перил, и получился вполне приличный мостик. Женщины и то переходили смело.
   Конечно, владельцы машин и мотоциклов добирались по дороге, которая за совхозом круто поворачивает в сторону моста через дренажную канаву. Однако среди полутора тысяч хозяев «ближних дач» таких богатеев было раз-два и обчелся. В основном по дороге разъезжали те, кто «урвал» место на заливе, это восемнадцатью километрами дальше, но там уж действительно на-стоящая дача: и рыбалка тебе, и лес рядом. «Ближние дачи» располагались на болотистой местности с густо заросшей ивняком канавой, зато имели преимущество, важное для «безлошадных» – были недалеко от микрорайона. И в шести сотках земли все вдруг увидели подспорье для скудного семейного бюджета. Глядя на соседей, копируя их действия и приёмы, каждый старался вырастить хороший урожай. Поэтому за два выходных дня «пахоты» отвыкшие от сельского труда горожане выматывались до предела и невесело шутили:
   – Скорее бы на работу, да отдохнуть!
   Один из полутора тысяч дачников, Валерий Ильич Ильин, воскресным утром шел по обочине дороги с долговязым одиннадцатилетним сыном Илюшей. Недовольный собой сорокалетний интеллигент в очках, учитель физики, любитель техники и всяких «железок», он ревниво осматривал проезжающих и, как всегда, желал поскорее свернуть на тропинку. Проселочная дорога – она и есть проселочная: сплошь ухабы да колдобины, поэтому в сухую погоду за каждой машиной тянулась пыльная завеса, а после дождей приходилось петлять среди луж, и хорошо, если автомобиль не окатит с ног до головы. Кроме того, казалось, что всякий оглядывается на «безлошадного» учителя с насмешкой превосходства. И Валерий Ильич принимался мечтать о том дне, когда наконец-то будет закончено изготовление веломобиля. Идею подал сын, а он активно поддержал из соображений, что веломобиль – нечто экзотическое, его не сравнить с велосипедом. Педали, конечно, крутить придётся, но под прикрытием кабины это не видно и не так зазорно.
   Воодушевлённый поддержкой отца, Илюша ретиво принялся за дело, представляя, как можно будет ездить не только на дачу, но даже на залив, купаться. Восемнадцать кэмэ – да запросто! Он где-то подобрал две старые велосипедные рамы, в гараже их распилили ножовкой по металлу, как рекомендовано в библиотечной книжке, оставалось купить четыре колеса, заказать токарю оси, руль и заниматься сборкой, но дело встало из-за нехватки денег. Вообще-то Ильин-старший мечтал о красном изящном мотоцикле «Ява» с коляской, и даже за много лет скопил две тысячи триста сорок рублей, еще бы чуть-чуть, но грянула перестройка с какими-то реформами, и его деньги превратились в прах. А когда получили дачный участок – стало вообще не до накоплений. Шесть соток земли оказались трясиной в прямом смысле и засасывали глубже и глубже: вначале понадобилось окультурить болотистый участок и, глядя на соседей, пришлось купить несколько машин песка и хорошей лесной земли. Чтобы вскопать, потребовалась лопата, чтобы порыхлить – покупай грабли и прочий садовый инвентарь. Если уж обработал землю, то нужны и кустарники, и саженцы, как у соседей, а чтобы труды не пропали и всё хорошо росло – вноси удобрения. Сосед по даче, беззубый старик Андреич, отличный токарь, молодость которого прошла в деревне, беззубо шепелявя, наставлял: «Земле нужен назем, по-нынешнему, навоз, она его долго помнит и отблагодарит сторицей». Дальше – больше: лопаты и грабли просто так не оставишь, могут украсть, поэтому приходилось либо прятать в бороздке и до следующего выходного переживать за их сохранность, либо всякий раз носить домой. Но инвентарь постепенно накапливался, весь не донесешь... А у соседа возник сарайчик для хранения инструмента, и уже хотелось такой же. Наскребли денег на доски, привезли, сколотили. Сарайчику нужна дверь, на дверь – мощные петли и замок, дорогой, с секретами. Снова расходы. А чтобы сберечь грядки, да и сам сарайчик, – нужен хороший забор. Получается, как в кинематической системе сложного механизма вроде часов: тронул крайнее колёсико, оно цепляет соседнее, то – тянет за собой следующее, и так до бесконечности. Сплошные траты. Даже завершить веломобиль никак не удавалось, не то что копить на более приличный транспорт. Оттого-то угрюмо смотрел учитель на проезжающих мимо счастливчиков.
   Поначалу сельхозработы были физику хуже каторги: «Как воскресенье, так сердце плачет: ох, опять на дачу, опять на дачу!» В ту пору и мелодия, и эти слова наилучшим образом выражали его состояние. Со временем притерпелся, уже тянуло посмотреть, как саженцы перенесли его дилетантскую, первую в жизни, посадку, затем прививку; хотелось полюбоваться дивно-розовым облаком цветущих яблонь или белой кипенью вишен, отведать первых  ягод собственной клубники и красной смородины. Но душа и мысли оставались в школе и гараже.
   – Подождите, мы построим веломобиль, обгоним вас, будете глотать нашу пыль! – погрозил Илюша бордовой иномарке, которая на каждом ухабе вздымала обильное облако, совершенно пропадая в пыли. – Правда, пап, наш веломобиль может развить скорость семьдесят километров в час?
Отец зло глянул вслед машине, прижал платок к носу и показал сыну жестом: защитись от пыли.
Но вот и долгожданный поворот на тропинку, откуда завиднелись дачные участки – огромный сад с белыми среди зелени пятнами шиферных крыш.
   Мало-помалу неудобье «ближних дач» превратилось в ухоженные огороды, выросли ягодные кусты, а вместе с деревьями на многих участках поднялись небольшие деревянные домики, обычно с надстроенной мансардой. Однажды, укрываясь в тесном сарайчике от внезапного ливня, жена Вера, учитель биологии, поглядывая на соседский домик сквозь тюлевую завесу воды, мечтательно проворковала:
   – Даже соседи Егоровы, медики, и то построились, разве мы хуже? Если бы ты ушел из школы да получал приличные деньги, то, пожалуй, и мы смогли бы. Пережидать в домике дождь – очень романтично, а можно переночевать, тогда не придется в выходные дни расходовать силу и время на дорогу. Представляешь, какая это прелесть, утром проснуться и, никуда не торопясь, разнеженно лежать, наслаждаясь соловьиным пересвистом и запахом струганых досок. Знаешь, оказывается, в ивняке живут соловьи! – говорила жена и по-кошачьи мягко льнула, терлась об него.
   Возбуждающие ласки парализовали мужа, оттого он не высказал свои вечные контраргументы, что соседям помог построиться отец, Андреич, в их же семье «финансы поют романсы», спонсоров-Андреичей нет, сам он кроме учительства ничего не умеет, да и не мыслит себя без школы. Только досадливо подумал:
«Если Вере втемяшится что-то в голову, значит – не избежать строительства, снова экономия на всем, и опять веломобиль на второй план, уж не говоря о мотоцикле…».
   Из упрямства Валерий Ильич не хотел признаваться, что в дачах-огородах есть своя прелесть. Он продолжал сопротивляться даже после того, как у канавы прошлым летом выкопали пожарный водоем, и детвора плескалась в нем целыми днями, почти как на «дальних дачах», до которых пилить и пилить. А тут – недалеко от дома, не надо никакого транспорта, поскольку через поле проторили настоящую дорогу.

   Но настали времена, когда у поля объявился хозяин. Совхоз стал акционерным обществом и передал землю своим работникам, каждый получил пай пропорционально стажу работы. Пол-неющему и лысеющему сорокалетнему агроному Пузыреву, который не расставался с мини-калькулятором, удалось выкричать рядом с центральной усадьбой вот этот перелог* сразу на всю семью, включая тестя и тещу, хотя они уже давно пенсионеры. Похваляясь такой удачей, он про-износил любимую фразу, выражающую высшую степень восторга: «Это самый сенокос!» Для выражения досады и прочих эмоций у него было слово «бблин!», с двумя «б».
Директор АО «Совхоз "Красное знамя”», пожилой и всегда болезненно покашливающий Далматов, пытался разубедить агронома:
   – Зря ты, Пузырев, уходишь в фермеры. Назови мне хоть одного миллионера, который раз-богател на сельском хозяйстве. Нет такого. И ты намучаешься, больше ничего. Наших механизаторов можно понять, они – дилетанты, им кажется, получил землю, теперь жди, посыплется манна небесная. Но ты-то знаешь, какие здесь урожаи. Загляни в будущее, подумай ещё разок. К то-му же это поле у канавы засевать бесполезно. Люди годами привыкли ходить напрямик, так и будут вытаптывать твои посевы. На дорогу их не загонишь. Черт знает, и кого это угораздило отнести мост далеко в сторону? Я где-то вычитал, что за границей – в Англии, что ли? – поступают мудро: строят дом и первое время не делают тротуары, ждут, когда люди протопчут кратчайшие  тропинки. Правда, мы не англичане, к тому же двадцать лет назад кто мог предположить, что за дреной будут нарезать участки дачникам, и найдётся так много охотников взять это неугодье? А теперь людей не перевоспитать.
   – А я перевоспитаю! Я им покажу, бблин, кузькину мать! – бывший агроном говорил гнусаво, с неприятным носовым призвуком. А про директора думал: «Ага, бблин, прохлопал ушами, старик, спохватился, теперь близок локоток, да не укусишь. Это лучшая земля во всем бывшем совхозе – самый сенокос! На то я и заканчивал сельхозинститут. Неудобье вблизи городка да с хорошим подъездом – это выгоднее окультуренной земли, но расположенной у черта на рогах. А то, что из перелога можно сделать конфетку, нечего и сомневаться! 
   В начале сентября на заброшенном поле фермер сделал зяблевую вспашку. Но дачники в эту пору вывозили урожай домой, поэтому вмиг появилась тропа, которую множество ног с тележками, велосипедами, и с помощью дождей, выровняли до асфальтовой глади.
Пузырев усиленно вёл стройку домика на заливе, а когда увидел поле, перерезанное тропинкой, то ожесточенно выдавил из себя:
   – Бблин!
   И погрозил кому-то кулаком.
   Зимой на это поле возили навоз и песок. Оно долго стояло «под паром», и начинающий фермер на калькуляторе подсчитывал будущий урожай.

   Весной поле снова перепахали, да так глубоко, что пласты вывороченной земли стояли, как надолбы. Того и гляди подвернешь ногу, а то и вывихнешь. На какое-то время тропинка потерялась, но прошёл один дачник, по его следу другой, десятый – и обозначилась былая тропа.
Долговязому, в папу, худенькому одиннадцатилетнему Илюше было трудно идти, он прыгал с кочки на кочку, всё время пытаясь ухватиться за отцову руку. Отец, в огородной одежде и резиновых сапогах совсем не похожий на учителя, старался ступать по холмикам, те досадливо разрушались под ногой, а тут еще сын мешался. Вдобавок беспрестанно задавал глупые вопросы, чем также раздражал отца, который вспоминал утреннюю ссору с женой.
   «Репетиторство – это выгоднее, чем возделывание огорода», – мотивировал он свое нежелание идти на дачу.
   «Кто тебе не даёт? Репетиторствуй! – она запнулась на этом корявом слове.– Вперёд и с песней! Только, сам знаешь, нынче все норовят поступить в юридические да торговые институты. Никому твоя физика не нужна», – парировала жена, продолжая готовить завтрак.
«Самое обидное, что она права. Никто не откликнулся на объявления, которые время от времени расклеивал сын. Всем нужны иностранные языки, особенно английский, русский, и даже литература. Только не физика».
Илюша поскользнулся, опять схватился за отцовскую руку:
   – А кто придумал сделать тропинку в этом месте?
«Ну разве можно ответить: кто первый надумал тут пойти? Сын еще не родился, когда раз-давали эти участки, и сразу же возникла тропинка. Каждый выходной здесь проходят полторы тысячи семей туда и обратно. Мальчику почему-то представляется, что первопроходец – обязательно умный и добрый человек. А кто его знает, может, и не добрый и неумный? Просто надоело человеку глотать дорожную пыль, вот и пошёл полем, куда кривая выведет».
Так и ответил сыну:
   – Тропу проложил тот, кто решил сэкономить силу и время. Ведь через пашню дорога короче. Понятно?
Когда отец был не в духе, то этим строгим окриком и пристальным взглядом даже в классе останавливал поток всяких ненужных вопросов.
Илюша замолчал, продолжая думать об извивах тропы:
   «В этом месте человек немного повернул в сторону, и все – за ним. Он, словно сказочный пастух с волшебной флейтой, ведет всех за собой, след в след».
Илюша надеялся когда-нибудь узнать, кто этот славный человек, имеющий такую власть над остальными. И откуда он знает, что именно это направление – самое удобное?»
Через две недели тропа снова стала ровной и гладкой.

   А Пузырев мучился над вопросом: как эффективнее использовать землю, чтобы получить хорошую прибыль. Денег надо, бблин, много. В свое время он подсуетился и, хоть со скандалом, но все же урвал на «дальних дачах» участок с выходом к заливу. Красота обалденная, самый сенокос! Соседями оказались преуспевающие дельцы из Москвы, они разбабахали себе шикарные коттеджи, всем на диво. Это очень угнетало Пузырева, который до сих пор только-только осилил фундамент, а замахнулся на огромный дом. Раньше и не помышлял бы о таком, а теперь, когда стал землевладельцем, вдруг возомнил себя ровней этим бизнесменам.
   «Ну, бблин, чем я, Пузырев Юрий Иванович, хуже? Земля есть, ссуду в банке взял, теперь все зависит от того, как раскручусь», – думал новый фермер и метался в поисках прибыльной культуры. Будучи толковым агрономом, он знал, что с зерновыми хлопот меньше всего:
«Посеял по четыре центнера пшеницы, ржи или ячменя на гектар – и никакой, бблин, головной боли. А осенью снял урожай примерно 25 – 27 центнеров! Если перед этим договориться со спиртовым заводом, войти к ним в пай, да еще арендовать у механизаторов землю у леса (там, с южной стороны, под прикрытием лесного массива теплее), ну, это был бы самый сенокос! Тогда враз можно решить все финансовые проблемы. Но если ехать на спиртзавод с поклоном, то они назначат мизерную оптовую цену, поскольку, блин, увидят, что перед ними новичок. Нет, надо повременить, надо встать на ноги, они еще услышат обо мне, сами придут, уж тогда я буду им диктовать условия. Да и урожайность зерновых в Верхневолжье год на год не приходится – зона неуверенного земледелия! Лучше не рисковать: пожалуй, картофель будет вернее. Урожай здесь обычно более двадцати тонн с гектара. Если умножить на посевную площадь, затем на стоимость одного килограмма, а ранний картофель еще дороже…» – Пузырев достал любимый калькулятор и углубился в расчеты, вслух бормоча восторженно: «Это самый сенокос!»
Получалось, что окупятся все затраты, можно погасить часть ссуды и останется на строительство дачи.
Поле вновь перепахали, нарезали борозды и посадили картофель.
Но уже на следующий день через все поле наискось отчетливо обозначилась тропинка дли-ной более километра.
   Когда появились нежные всходы, тропа расширилась и, если смотреть с дороги, лежала на зелени, словно покачивающийся толстый канат.
   Всякий раз, свернув на поле, Валерий Ильич вздыхал полной грудью, снимал очки и протирал от пыли. А Илюша, вступив на тропинку, начинал думать о том загадочном человеке, который всем показывает правильное направление.

   В кабинет директора Пузырев вошел по привычке – без стука. Далматов устало глянул на бывшего агронома, пожал руку и кивнул, что означало: «Садись, подожди, я сейчас».
Пузырев достал калькулятор и что-то стал считать, прислушиваясь к разговору.
   – Ты хочешь в фермеры? Ты хорошо подумал? – часто покашливая, продолжал напирать директор на механизатора Петушкова. Знал: эти молодые и нахальные понимают только силу. – Вообще-то, я не возражаю. Схема у нас такая: посчитаем твою зарплату за последние годы и на сумму в десять процентов выделим тебе технику по остаточной стоимости. Но давай начнём с самого начала: ты заглянул в будущее, всё просчитал? Скажи, приходилось ли тебе когда-нибудь слышать о фермере-миллионере? Вот то-то и оно! Еще никто не разбогател на этом деле. В самой развитой по сельскому хозяйству Дании – и то фермер имеет доход всего на тридцать процентов выше  с р е д н е г о  по стране уровня зарплаты. Заметь, это в самой аграрной стране. В нашем неустойчивом климате вообще глупо рассчитывать, что можно обогатиться от земли. Поэтому советую ещё разок всё обсудить с родными и крепко подумать, прежде чем затеваться с фермерством.
  Петушков медленно вышел, придавленный доводами директора.
  – Ты решил проситься назад? Давай, твоё место еще свободно! – повернулся Долматов к бывшему агроному.    
   – Нет? Тогда, может, и с тобой, как с Петушковым, поговорить о миллионерах? Кстати, всем, кто рвётся в фермеры, я привожу эти доводы, и, представь, действует отрезвляюще. Даже сам не ожидал.
В этих словах Пузыреву опять померещилось, бблин, стремление директора наложить лапу на его поле у дренажной канавы. Поэтому он торопливо пожаловался на дачников и предложил решение проблемы:
   – Надо передвинуть мост влево, до края поля, и сделать дорогу.
Директор прокашлялся и усмехнулся:
   – Я предупреждал тебя. Люди за много лет привыкли, что «все вокруг колхозное и все вокруг мое!» Теперь так и будут ходить по тропе, хоть сделай ты им вдоль поля тротуар. А потом, сам знаешь, мост и сама дрена – это епархия мелиораторов. Даже если бы мы с тобой имели силы и технику, то без их согласия не моги притронуться к мосту. Ты на минутку представь, что мост разрешат передвинуть, но тогда к нему нужна дорога. На какие шиши сделать хотя бы подсыпку? Если только за твой счет. Неужели ты бросишь строительство своего коттеджа и вло-жишь деньги в это дело? Что-то не верится...
   «Не может простить потерянного поля, оттого и не хочет помогать, бблин», – раздосадованно думал бывший агроном, вертя в руках калькулятор.
   В коридоре стояли несколько фермеров, дожидаясь приглашения в кабинет к Далматову. С барской важностью они говорили за жизнь, дымя хорошими сигаретами с фильтром, поскольку недавно полученная ссуда ещё не кончилась. Пузырев тоже закурил, пожаловался на дачников, а в качестве доказательства быстро подсчитал что-то на калькуляторе и каждому показал цифры на табло. Фермеры наперебой стали давать советы, один коварнее другого…
   Уже со следующего дня агроном стал претворять их в жизнь.
   Поначалу вход с дороги на тропу оказался перекрыт густыми ветками. Но дачники в течение дня освободили проход: стащили ветки в сторону, в гневе губя нежные хрупкие стебли цветущего картофеля.
Днем позже в конце тропинки на ручье исчез самодельный мостик. Дачники поняли,  что война им объявлена нешуточная, с привлечением мощной техники, поскольку видно, как бревна выдернули трактором и волочили к хоздвору бывшего совхоза. Но уж если человек прошел всё поле, то не возвращаться же назад. Наш народ воспитан на трудностях и научен мужественно их преодолевать. Какой-то смышленый огородник лопатой подрубил склоны, и по отлогому берегу стало удобно спускаться к воде, а дальше перебирались кто как мог, рассуждая, что лучше намочить ноги, чем возвращаться к дороге и делать шестикилометровый крюк. По тропе продолжали ходить. Каждый верил, что рано или поздно переправа образуется сама собой. Только учитель физики в этих событиях усмотрел зловещую связь с третьим законом Ньютона: «Всякому действию всегда есть равное противодействие».
   Затем у начала тропы появилась палка со струганой дощечкой и печатной на ней надписью: «Вход запрещён! За нарушение штраф 1000 руб.». Фломастером внизу было приписано: «В конце поля мост через ручей ликвидирован!!!» Со многими восклицательными знаками.
Народ и это не остановило.
   Тогда субботним утром фермер в самом начале тропинки подстерег нескольких дачников. Встал на пути, угрожающе держа в руках большую корявую палку.
  – Вы читать, бблин, умеете? – гнусавым голосом кричал он. – Там все написано. Это моя, бблин, собственность. 
   – Да, читали! Ишь, писатель нашелся, Достоевский! А ты кто такой будешь? Посмотрите, хозяин отыскался: из грязи да в князи! Так вот кто сломал мостик! –  вразнобой и враждебно гудели горожане.
Люди тянулись по дороге вереницей, скапливались на стыке дороги и тропинки, и скоро перед фермером небольшая группа переросла в агрессивное однородное тело – в монолитную толпу. Дачники торопились, ведь у каждого куча дел на огороде, а тут какой-то придурок с палкой! Загородил путь и гнусавым голосом учит, как жить.
   Его палка и нудный голос настроили всех воинственно. Народ все подходил и подходил, что заметно усиливало боевой дух остановленных на полпути дачников.
Беспрестанное разрастание толпы пригасило фермерский пыл. Он жалобно загнусил о собственности, о том, как бы реагировали дачники, если бы, например, по их огородам стали ходить и топтать клубнику, ломать кусты...
   – Но где же теперь народу ходить? – выступил вперед высокий и крепкий учитель физики, в волнении поправляя свои большие очки и думая о всеобщности третьего закона Ньютона. – Вначале сделайте нормальную дорогу с тротуаром, тогда и запрещайте! Нынешняя дорога это форменное издевательство над людьми, ходьба по ней – пытка, уж не говоря о неразумной трате килокалорий.
Толпа одобрительно загудела, этот гул придал учителю дополнительную энергию. Подпи-раемый сзади, он плечом отодвинул фермера с тропинки и прошел. Вслед за ним двинулись и остальные, опасливо сторонясь угрожающей палки: неизвестно, что у разгневанного человека на уме. Все обходили фермера, топча и ломая картофельные стебли с белыми и фиолетовыми цвет-ками.
Бывший агроном беспомощно озирался, глядя, как тропинка расползалась вширь. Молчал.
Спустя два дня нули в цифре 1000 были соскоблены. Объявление зазвучало потешно: «За нарушение штраф 1 руб.»…

   Валерий Ильич спрятал очки в карман, поправил резиновые сапоги и перескочил поток, хватаясь за ветки. Оказавшись на другой стороне канавы, он показал сыну, как и где ловчее перебраться, чтобы не промочить ноги. Он мог бы перенести его на руках – сила и комплекция позволяли – но специально этого не делал, поскольку был сторонником спартанского воспитания и развивал в мальчике самостоятельность и мужественность. А то растет какой-то недотёпа, философствует, интересуется лирическими глупостями про первопроходцев, которые делают тропинки. Наверное, в мать пошел. Та тоже млеет, слушая соловьиный пересвист.
   Илюша прошел по берегу влево, вверх по течению, где, как ему известно, канава была по-уже, хотя заросли ивняка – непролазные. Там-то и увидел седого худощавого мужчину в старом спортивном костюме с белыми тонкими лампасами. Подрычаживая большущий камень, Седой (так мысленно назвал его мальчик) постепенно передвигал махину от края поля к тому месту, где еще недавно был мостик. По отлогому склону камень покатился в воду и улегся недалеко от берега, причём острым концом вверх. Седой разулся, вошел в воду и принялся ворочать камень; наконец тот лег в метре от края, виднеясь из воды ровной, широкой плоскостью. Седой влез на него и, озорно расставив руки, покачался из стороны в сторону. Камень стоял как вкопанный, и человек улыбнулся. Да так славно, что засветился и Илюша. Тут Седой заметил мальчишку, ус-тало вытер со лба пот.
   – Надо сделать людям благое дело, а то, бедняги, так и будут мучиться, вечно спеша на свои грядки, – пояснил он. – Еще бы парочку эдаких валунов, и можно будет посуху переходить дрену, – он смолк, мечтательно глядя вдаль, отдышался и добавил: – Тогда, наступая на камни, кто-нибудь вспомнит меня добрым словом. Ведь испокон веков мосты и тропинки были необходимы, они соединяли людей.
От забора дачного кооператива послышался недовольный окрик отца:
   – Шевелись, парень, чего ты там застрял?
   – Сейчас, перескочу и догоню тебя, не волнуйся!
   – Я не волнуюсь, просто напоминаю, что у нас много дел. За сегодняшний день надо окучить всю картошку.
Сын продолжал смотреть на Седого, как бы запоминая его лицо. Показалось, что именно этот пожилой человек с добрыми глазами и есть волшебник с флейтой, который создает тропинку и ведёт по ней всех людей за собой. Таким его Илюша и представлял.
   Отец снова окликнул сына и скрылся за калиткой.
Надо было идти. Мальчик нехотя спустился к воде, прыгнул на только что уложенный ка-мень, схватился за ветку ивы и, подражая Тарзану, легко перелетел на другой берег, даже не промочив ноги. Действительно, с камнем намного удобнее. Спасибо Седому!
   Илюша подошёл к своему участку и увидел около вывороченной двери сарайчика растерянного отца; тот крутил в руках замок и близоруко рассматривал блестящие под солнцем срезы распиленной дужки.
Учителю не удавалось изобразить философское спокойствие, хотя с тех пор, как обворовали соседей Егоровых, он стал готовиться к такой же участи, даже несколько раз спел жене переделанную строчку из игривой песенки популярного фильма: «Если у вас нету дома, воры ему не страшны...». Сейчас, когда беда коснулось его самого, было не до песни. Настроение скверное и потому, что предстояли непредвиденные траты на покупку инвентаря, но более всего жаль потерянного дня, ведь голыми руками картофель не окучить.
   Пришел сосед, беззубый Андреич: теперь, став пенсионером, да после взлома своего доми-ка, он подрабатывал сторожем. Шепелявя, стал утешать:
   – За этот год я чего только не насмотрелся. В основном лазают в домики, оттого многие дачники дверь не запирают, а на столе оставляют бутылку самогона с запиской: «Пожалуйста, больше ничего не трогайте!» Кто поагрессивнее, те ставят капканы или самострелы, недавно одного бомжа сильно ранило. А есть хитрецы, которые каждый вечер заполняют домушку или теп-лицу снотворным газом. Ночью залезет грабитель, а утром его, сонного голубчика – в милицию. Но есть еще чуднее способ. Был недавно случай. Залезли в домик к москвичам, на столе увидели яркую дорогую коробочку, только дотронулись, а из нее – во все стороны как брызнет! Краска яркая и ничем не смывается. Потеха! Да ты не отчаивайся, заяви в милицию, пойдем, позвонишь из сторожки. Многие вот так же звонят, пока злость кипит. Больше ничего не остаётся.                                                  
   Отец вяло потянулся за Андреичем, а мальчик вернулся к ручью. Он помнил рассуждения Седого о тропинках и мостах, которые служат соединению людей, и слова: «Еще бы парочку эдаких валунов». Илюша походил по краю поля, нашел камень, ранее незаметный, поскольку тот совсем врос в землю, лишь торчала макушка, покрытая мхом. Радостно позвал Седого.
Тот, весело улыбаясь, обошел вокруг находки и похвалил мальчика:
   – Молодец, глазастый! Теперь все, кто пойдет через канаву по эти камням, будут с благо-дарностью думать и о тебе.
   Илюша в смущении закраснелся и восхищенно смотрел на Седого. Тот подкопал валун, за-тем, поддевая ломом эту махину, стал понемногу передвигать к канаве. Илюша помогал с неимоверным пыхтением, думая, что камень перемещается благодаря его усилиям. Когда наконец столкнули и этот валун, отдышались и вышли на тропинку, вдруг услышали грозный гнусавый голос:
   – Вы чего тут хозяйничаете? Бблин! Кто разрешил? Читали объявление? Запрещается хож-дение по картофельному полю. Вы за это заплатите! Я специально убрал мостик, а они… Глянь, и дренажную канаву поуродовали. За это вас оштрафуют мелиораторы! А я подсчитаю, какой урон вы нанесли мне.
Фермер вынул калькулятор и стал яростно тыкать в клавиши, гнусаво комментируя расчеты: – Тропа длиной тысяча семьсот двадцать метров, умножаем на ширину один метр, так-так… бблин, всего погублено две тонны пятьсот девяносто шесть килограммов молодого картофеля. По цене сегодняшнего дня вы должны мне, бблин, четырнадцать тысяч семьсот восемнадцать рублей. Деньги немалые, если не отдадите, я потребую их с вас через суд.
Услышав слово «суд» и баснословную цифру, Седой побледнел, схватился за сердце.
   – Да я думал… Тропинка, мостик… Я хотел для всех… – повторял он и жалко, снизу смот-рел на  фермера.
   – Он, видишь ли, думал! А думать вредно, от этого морщины появляются, – назидательно гнусавил фермер, самодовольно выставляя животик. Перед старым да малым он чувствовал себя храбрецом, вот и пыжился вовсю, получая реванш за субботнее поражение.
Тут на противоположной стороне канавы появился учитель. Его злое лицо говорило, что разговор с милицией был неутешительным: дежурный записал сообщение о взломе, но предупредил, что таких случаев много и не хватает сотрудников для расследования всех заявле-ний.
Учитель перебрался на другой берег. Несколько минут угрюмо и близоруко смотрел на орущего Пузырева. Фермер был заряжен, как сверхтяжелый тритий, и готов к ядерной реакции с выбросом нейтронов и неконтролируемой энергии. В точно таком же возбуждении пребывал и учитель физики, но он все же представил, какой силы будет взрыв, если столкнутся два ядра. Подавляя раздражение, как можно интеллигентнее, он тихо сказал:
   – Вы один, а тех, кто здесь ходит, – около пяти тысяч. Подумали бы лучше о них.
   – А, снова тот самый очкарик, бблин! Я навел справки, ты – Ильин Валерий Ильич, ты-то и ответишь мне за все убытки, плюс за оскорбление в минувшую субботу, бблин, когда возглав-ляемая тобой ватага чуть не размазала меня по тропинке.
Ильин, угнетённый потерей собственного имущества, вдруг пожалел фермера, также ограбленного дачниками, поэтому старался говорить спокойно, а получалось – вроде бы виновато:
   – Я приношу извинения за нанесенный ущерб, но и вы нас поймите, где же нам ходить? Сами видите – дорога отвратительная, не дорога, а пытка инквизиции. Вдобавок делает шестикилометровый крюк. Постройте людям нормальную дорогу, тогда никто не пойдет по полю.
   – Я думаю о себе и своей семье. О народе пусть заботится государство, – фермер по-своему расценил миролюбивый тон Ильина и продолжал наглеть. – Что ж вы раньше-то помалкивали? Пусть бы прежняя, бблин, власть построила вам хорошую асфальтированную дорогу. А то она пеклась обо всех угнетенных народах земного шарика, а своего не замечала. Пусть бы здесь, а не в Алжире, бблин, построила автобан на тройной подушке с восемью рядами, да длиной двести шестьдесят километров. Вместо нее можно было заасфальтировать половину дорог в нашей области!
На следующий день фермер подал на Ильина в суд.
   А тропинку, начиная с дороги и докуда хватило шланга ассенизаторской машины, залил экскрементами. Несколько июльских жарких дней там стояла вонища – несусветная! Даже те, кто проезжал по дороге, закрывали ветровые стекла и отворачивали носы.
На это и рассчитывал фермер. Теперь он спокойно продолжал строить коттедж на берегу залива.
                                                                             *
   Постепенно экскременты засохли, покрылись корочкой, перестали издавать зловоние. Однако вид у тропинки был мерзким. И тогда огородники сделали новую тропу, которая начиналась примерно в ста метрах выше прежней и сливалась с ней в середине поля. Канаву переходили там же, где когда-то был мостик.  Хорошо утоптанные берега стали пологими, к тому же в воде появился третий огромный валун, и перебраться на другой берег стало совсем легко. Каждый прохожий вспоминает добрым словом строителей своеобразного мостика, соединяющего людей. Илюша при этом улыбается многозначительно…
      А озлобленный вконец фермер считает на калькуляторе, во что ему обойдётся вооруженная охрана поля.